Том 29. Письма 1902-1903 - Страница 227

227

Если же Лопахин — К<онстантин> С<ергеевич>, то Гаев или Вишневский, или Лужский, или Леонидов. Первый будет под Дорна, второй под Сорина. Вишневскому хочется Лопахина, но это совершенно невозможно!»

Пищик — Грибунин. Боже сохрани отдавать эту роль Вишневскому. — Отклик на предложение Немировича-Данченко: «Пищик — Грибунин. Если же Грибунин — Лопахин, то Пищик — или Лужский, или Вишневский. Лучше последний. Но лучше всех Грибунин».

Шарлотта — знак вопроса ~ Эта роль г-жи Книппер. — Об этой роли Немирович-Данченко писал: «Шарлотта идеальная — Ольга Леонардовна. Если не она, то, по-моему, Муратова. Выставляют еще кандидатку — Помялову. Но это — актриса без художественного аромата. Я ее не люблю».

Епиходов — если хочет Москвин… — В выборе актера на роль Епиходова у Немировича-Данченко не было сомнений: он назвал только Москвина.

Дуняша — Халютина. — На роль Дуняши Немирович-Данченко предлагал Адурскую, Халютину, Лилину.

Яша. Если Александров ~ пусть берет Яшу. — О предполагаемых исполнителях роли Яши Немирович-Данченко писал: «Яша — Леонидов. Хорошо очень и Александров. Очень молит — Андреев».

…чтобы вы пригласили актрису для роли Любовь Андреевны. — Немирович-Данченко с самого начала предназначал роль Раневской для Книппер. Так, он писал в конце октября: «Раневская — твоя жена. Могла бы и Мария Федоровна, но будет чересчур моложава». В ответном письме он замечал: «С распределением у нас возня не потому, что нет Раневской, а потому, что хотим получше устроиться, во-первых, а во-вторых, примешались разные закулисные соображения. Только ты напрасно думаешь, что я буду пьесу приносить в жертву закулисным соображениям. Мое распределение не совсем соответствует твоему — вот в чем и почему.

Алексеев Лопахина боится играть, и, кроме того, Гаев не менее важен, чем Лопахин. Леонидов и Алексеев — лучшая комбинация, чем Алексеев и Лужский или Алексеев и Вишневский.

Аня — Андреева, по-моему, совсем ни к чему. Аня — Лилина — лучше, но жаль, потому что талант Лилиной нужнее в Варе или Шарлотте. Поэтому я распределяю: Аню, Варю и Шарлотту — ученица, Андреева и Лилина. Лисенко и Косминская — молодые, хорошенькие, достаточно опытные (третий год учатся и играют на выходе), а это для Ани совершенно достаточно. А Шарлотта — Муратова — скучновата. Но я не протестую и против твоего распределения. Вообще нахожу, что одна роль немного лучше, другая — немного хуже, все это не изменит успеха и интереса. Выиграет Аня у Лилиной, проиграет Шарлотта у Муратовой, выиграет Шарлотта у Лилиной, проиграет Аня у ученицы — вот и все. Надо еще помнить, что Лилина актриса ненадежная и должна иметь дублерку.

Сегодня наконец сдаем „Одиноких“ и завтра приступаем к „Вишневому саду“».

…ты работаешь, а театр все-таки — театр «Станиславского». — В связи с постановкой «Юлия Цезаря» между Станиславским и Немировичем-Данченко возникли трения. Немирович-Данченко писал 28 октября Станиславскому: «…Вы предоставили мне решить вопрос, ставить „Юлия Цезаря“ или нет. Я его решил и взялся за эту громадной трудности задачу. Выполнил ее. Успех превзошел все ожидания. Художественность постановки единодушно признана громадной <…> И то, что Вы имеете талант придумать те или иные подробности постановки неизмеримо лучше меня, нисколько не умаляет моей веры в силу моих взглядов. Вы их не признаете». Конфликт был улажен письмом Станиславского, который ответил Немировичу-Данченко: «…Ваша роль режиссера в театре настолько выяснена и установлена, настолько она выдвинута и признана всеми, что не Вы, а я остаюсь на втором плане, что не я, а Вы являетесь по праву главным режиссером (я об этом не тоскую нисколько)» (Немирович-Данченко, стр. 556). См. также примечания к письму 4226.

…Станиславского только ругают за Брута. — Образ Брута в трактовке Станиславского вызвал у многих рецензентов резкое и категорическое непризнание. Так, например, В. Мирович в статье «Первое представление „Юлия Цезаря“ в Художественном театре» писал: «…Брут должен иначе ходить, иначе смотреть, иначе произносить слова, потому что он — герой. Так хотел Шекспир» («Мир искусства», 1903, № 12, стр. 124). Н. Е. Эфрос в статье «„Юлий Цезарь“ в Художественном театре (Письмо из Москвы)» также считал роль Брута неудачей Станиславского («Театр и искусство», 1903, № 41, 5 октября, стр. 753–754). В подобных высказываниях совершенно не учитывалось, что в работе над шекспировским образом Станиславский принципиально отвергал банальные приемы исполнения трагической роли, стремился к реализму и простоте. Это обстоятельство как раз отмечала В. В. Котляревская в письме к Станиславскому: «Вы играете в тех тонах и теми приемами, которыми будут играть, но которыми пока играете Вы один, первый: пройдет 20 лет, и все заиграют по-Вашему, а теперь это ново, чуждо и непонятно <…> Вы прокладываете новую дорогу (м. б., иногда оступаясь и спотыкаясь) <…> Вам суждено в каждом Вашем новом шаге быть временно не понятым» (Музей МХАТ). Об этом же писал ему Л. А. Сулержицкий в первой половине ноября 1903 г.: «Вы Вашей игрой превратили эту прекрасную, но холодную античную статую в живого человека, облекли его в плоть и кровь, согрели его страданием и заставили его сойти со своего недосягаемого каменного пьедестала в сердца людей. Вы сделали его достоянием жизни…» (Сулержицкий, стр. 433). Подробнее о работе Станиславского над ролью Брута и резонансе, который она вызвала в печати, см. в статье: Б. И. Ростоцкий и Н. Н. Чушкин. «Юлий Цезарь» на сцене Московского Художественного театра. — В кн.: Вл. И. Немирович-Данченко. Режиссерский план постановки трагедии Шекспира «Юлий Цезарь». М., 1964, стр. 149–171.

227